Редакция журнала «Коневодство и конный спорт» выражает глубокое соболезнование семье Владимира Семеновича Лисичкина.

 

В 2010 году конники отмечали 75-летие Владимира Семеновича, многие журналы поместили статьи о нем, интервью с ним и его воспоминания. Помещаем одно из этих интервью в память о прекрасном Фотографе и настоящем Человеке.

Бег рысака надо видеть, его надо пережить…

Владимир Семёнович Лисичкин

В 2010 году весь читающий конный мир отмечает 75-летие замечательного фотографа — Владимира Семёновича Лисичкина. На его фотографиях в журнале «Коневодство и конный спорт» выросло не одно поколение конников, но далеко не всем известны другие грани таланта этого замечательного человека.

— Начну с банального вопроса. Как Вы пришли к лошадям?

— Я думаю, здесь, как всегда, сыграли свою роль предки. Мои прадед Кузьма и дед Григорий по отцовской линии занимались извозом в Калужской губернии. Моё знакомство с лошадьми состоялось во время войны в тульской деревне Платава.

— Вы там родились?

— Нет, родился я в Москве, но если хотите подробнее…

— Да, пожалуйста, очень интересно, как формируются такие личности как Вы…

— В начале 1930-х годов мои родители переехали в Москву из калужского села Передел, расположенного на реке Лужа в бассейне реки Оки в 150 км от столицы. Село Передел имеет большую историю. В своё время здесь была одна из трёх крупных калужских фабрик по изготовлению парусины. Когда на смену парусникам пришли пароходы, фабрика стала выпускать спички. И в конце XIX столетия в округе были уже три спичечных фабрики. Зимой они давали работу не только извозчикам, но и крестьянам из соседних деревень. Потом в Калуге создали предприятие «Гигант», куда перевели эти фабрики, и люди остались без работы. Заниматься сельским хозяйством было сложно, на подзолистых почвах урожай был практически никакой. И народ стал разъезжаться.

В начале войны мама со мной и младшим братом уехала в тульскую деревню Платава, где я закончил первый класс начальной школы. Деревня в 30 домов занималась полеводством, имела свинарню, овчарню, зерноток и конюшню. Всем этим хозяйством занимались женщины и подростки, только на конюшне работал конюх-инвалид. Вместе со сверстниками я помогал ему ухаживать за лошадьми, водил их в ночное, на водопой и в смену на сельхозработы. Лошади были разные – битюги, кабардинцы и наши, крестьянские. В основном это были раненые кони, брошенные после отступления немцев. Дети тянулись к лошадям, общение с ними доставляло огромное удовольствие. Именно тогда сформировался мой характер и отношение к окружающему миру.

— И во время войны эта деревня сохранилась?

— Деревня Платава пережила войну, хотя была три недели на оккупированной территории. Помню, как немцы вытащили ульи из омшаника и туда загнали женщин и детей. По утрам приносили котелки с варёной картошкой, которую матери отдавали детям. Многие из нас заболели, так как спали на соломе, которую вытаскивали из крыши. К счастью, через неделю нас освободили конармейцы генерала Белова. Это было рано утром, и немцы не успели сжечь деревню.

Счастливый случай произошел на родине моей мамы в деревне Передел. Там тоже жителей загнали в сарай и поставили охрану. Немцы очень боялись партизан, так как кругом были сплошные леса. В своё время сюда даже не добирались кочевники и польские интервенты. После разгрома немцев под Москвой обстановка изменилась, они начали готовиться к отступлению. Однажды охранники заспорили и куда-то ушли. В это время кто-то из партизан открыл сарай: женщины и дети ушли в лес. Но в сарае случайно осталась собака. Рано утром немцы пришли, услышали лай собаки и успокоились. Вскоре они сожгли сарай вместе со всем селом, в том числе и оба моих родовых дома.

— Остались ли у вас какие-то корни, родственники в этих местах?

— В Переделе живут два троюродных брата, и пытается обосноваться двоюродный брат. В 2006 году я посетил Передел, а на следующий год приехал туда с дочерью и младшим внуком. Через много лет, увидев село, уникальную 200-летнюю плотину на реке Лужа, я написал рассказ “Из истории села Передел на реке Лужа”, опубликованный в журнале “Мелиорация и водное хозяйство”.

— Со 2-го класса вы учились в Москве, а потом?

— После окончания средней школы я решил поступать в Тимирязевку на зоотехническое отделение. Но мне сказали, что это отделение куда-то перевели из Москвы. К тому же в Тимирязевке было шумно, людно, многие приехали поступать по путёвкам из хозяйств. Я устал от этой суеты, вышел, присел на скамеечку, увидел перед собой красивое здание с колоннами. Подошел и прочитал: «Московский институт инженеров водного хозяйства им. В.Р.Вильямса». От входа на второй этаж вела большая лестница. Поднялся по ней и встретил женщину, которая спросила:

— Вы абитуриент?

— Наверное.

— Документы с собой?

— С собой.

— На какой факультет будете поступать?

— На главный.

— Значит, на гидромелиоративный. Давайте ваши документы, через неделю — экзамены.

Так решилась моя судьба, и я ни разу об этом не пожалел.

В 1959 году я закончил институт с красным дипломом. Работать меня пригласили в проектно-изыскательный водохозяйственный институт “Росгипроводхоз”. Через год я уехал в командировку в Якутию, где впервые запроектировал дождевальную оросительную систему на вечной мерзлоте, реализация которой позволила выращивать в пригородном хозяйстве капусту, картофель, лук и другие овощи, которые ранее привозили с юга. После возвращения я поступил в заочную аспирантуру, которую мне не удалось закончить: мне предложили поехать в Монголию в качестве старшего преподавателя гидротехнического отделения Архангайского сельскохозяйственного техникума на два года. Потом меня пригласили в Минводхоз РСФСР, где я занимался организацией советско-монгольского сотрудничества в области мелиорации и водного хозяйства, обводнением пастбищ, строительством ирригационных систем и созданием комплексов гарантированного обеспечения животноводства кормами.

В то время в Монголии было 23 млн голов скота, пять «золотых» видов: верблюд, овца, коза, конь и крупный рогатый скот. Лошадей было около 2 млн голов, то есть по 2 головы на каждого жителя. Монголы – нация истинных конников. Больше всего меня поражали ребятишки, которые в пять лет уверенно держатся в седле, а в шесть лет участвуют в скачках.

— Расскажите, пожалуйста, немного о монгольской лошади.

— Лошадь эта очень интересная. Достаточно сказать, что она завоевала полмира! Ни одна другая лошадь не может пройти от Тихого до Атлантического океана — через все степи. Вероятно, ей достался огромный потенциал древней лошади. Она очень похожа на исчезнувшую в 1960-х годах дикую лошадь Пржевальского. О монгольской лошади я написал статью в журнал «Золотой мустанг».

Для монгола лошадь — первый друг и помощник. И сегодня она не потеряла своего значения. По многим поводам монголы устраивают скачки. Особенно интересны надамские скачки, установленные во времена Чингисхана, который в своё время объединил Монголию и создал определённый свод законов, в том числе природоохранный, соблюдающийся и в наше время.

Монголия - одна из чистейших и красивейших стран мира. Главной задачей российско-монгольского сотрудничества в области водного хозяйства является выполнение обязательств межправительственного соглашения по охране вод Селенги и Байкала. И там я побывал, где только меня ни носило...

— И где вас еще «носило»?

— Я работал во многих странах: Монголия, Бирма, Лаос, Вьетнам, Кампучия, Иран, Алжир, Ливан, Конго и других. Тогда техническое и экономическое сотрудничество осуществлялось силами Минводхоза РСФСР, где я c 1973 по 1987 год руководил производственным объединением “Росглавзарубежводстрой”.

— Когда вы увлеклись фотографией?

— Свой первый фотоаппарат — «Зенит» — я купил в 1962 году, когда родилась дочь. Как-то раз у нас, в министерстве, устроили фотовыставку, и я неожиданно занял на ней первое место!

— А когда в вашей жизни снова появились лошади?

— Был такой момент в министерстве. Начальником отдела канцелярии была Н.В.Гайворонская, участник войны в кавалерийской дивизии. Она предложила организовать учебную группу верховой езды в ДСО “Урожай” в Сокольниках. Я собрал группу из 6 человек, и мы стали ездить верхом, даже выступали на каких-то мероприятиях.

Лошади у нас были интересные — арабы, дончаки, орловцы... Мы прыгали через препятствия, но больше всего внимания уделялось фигурной езде. В это же время в нашем клубе занималась и Елена Петушкова у тренера Е.Л.Левина.

На ВДНХ проводились традиционные воскресные выводки. Круглый год там работали две конюшни. Я познакомился и подружился с замечательным мастером троечной езды Василием Павловичем Туриевым. У него была чудесная тройка с коренником по кличке Грильяж, сыном знаменитого тульского Жара. Я с детьми приезжал к нему, он запускал нас на конюшню погреться, поил чаем, а потом катал на тройке.

Очень интересными были на ВДНХ выступления русских троек по линии Интуриста. И я все это фотографировал.

С 1969-го года меня захлестнул ипподром. Хотя вначале я больше «варежку разевал», чем снимал, на круг тогда не пускали, он был оцеплен милицией.

— Как началось ваше многолетнее сотрудничество с журналом «Коневодство и конный спорт»?

— В то время я был заведующим корреспондентским пунктом журнала «Гидротехника и мелиорация» на общественных началах. И мне пришлось ездить в издательство «Колос». Там оказалось, что наша редакция находится рядом с редакцией журнала «Коневодство и конный спорт». Мне предложили показать фотографии главному редактору Евгению Валентиновичу Кожевникову. Так, в начале 1970-х годов и началось наше сотрудничество.

С Евгением Валентиновичем мы были ещё коллегами по обществу Советско-монгольской дружбы. Он очень любил Монголию, мы сошлись и на этой почве. По его просьбе я написал в журнал «Монгольские заметки». Ещё он уважил меня — поместил мою фотографию “Борьба у финишного столба” на развороте, на которой завершают бег с поля - Лель (А.С.Козлов), Павлин (А.П.Крейдин), Дунай (М.С.Фингеров) и Варяг (С.В.Тарасов) — весь цвет рысистого мира!

— Скачки вы тоже снимали?

— Среди рысачников скачки не приветствовались. Но ведь нельзя не пойти на Дерби! Первый кадр я снял в 1967 году, и, как потом оказалось, удачный.

Пришлось фотографировать скачки в середине 1980-х годов, когда я стал постоянным фотокорреспондентом журнала “Коневодство и конный спорт”. К великому сожалению, уже не было М.А.Еркова и Н.М.Плахова, а В.М.Никифоров редко приезжал из ВНИИКа.

— В конные заводы вы тоже ездили?

— Сначала я посетил Московский конный завод №1, а затем часто бывал в Терском конном заводе №169. Директор московского завода И.Д.Гусев и начкон Д.Я.Очкин пригласили журналиста Т.К.Ливанову и меня, чтобы оформить брошюру “Московский конный завод №1: экономика хозяйства на подъёме”. Это была моя первая работа, которая получила положительный отзыв.

— Экстерьерный снимок - сложное дело?

— Очень сложное. На ходу лошадь удачно снять легче. Экстерьерный снимок — по своей сути — художественный. И если лошадь не на духу, если она плохо вычищена, если выводчик плохо одет, площадка не совсем ровная, солнце слишком высоко или слишком низко, может получиться совсем не то, что нужно. Такой снимок требует и знания специфики экстерьера лошади. Я много читал на эту тему. Очень много информации почерпнул в журнале «Коневодство и конный спорт», там было огромное количество материала. Плюс практика. Когда глаз намётан, уже чувствуешь: вот, сейчас должно что-то произойти…

— И всё это вы делали — в свободное от основной работы время?

— Конечно. По выходным и в отпусках. Ни в какие санатории не ездил, в Сочи никогда не был, впрочем, я и так много путешествовал…

— Помимо журнала «Коневодство и конный спорт» где ещё можно увидеть ваши конные работы?

— В конце 1990-х появились новые конные журналы, они стали брать у меня материалы, архивные фотографии. Фотографии и статьи были востребованы в журналах «Золотой мустанг», «Конный мир», «Беговые ведомости». В журнале «Рысак и скакун» от первого до последнего номера я был соавтором.

Мои фотографии можно было увидеть на выставках — «Эквирос», «Иппосфера» в Ленэкспо. Персональные выставки прошли в Музее коневодства, на ЦМИ и ВВЦ.

— Какие люди конного мира произвели на вас наибольшее впечатление?

— В первую очередь это Евгений Валентинович Кожевников. Я очень благодарен ему за то, что он поддержал мой интерес к конной фотографии, понял, что будет толк в этом деле.

Он давал мне такие, к примеру, задания: «Владимир Семенович, завтра поезжайте на ВДНХ и снимите мне тройку, которая ест снег». Я начинал соображать и догадывался, что это значит: пристяжки должны идти с круто изогнутым шеями, мордами касаясь сугробов.

Мы проводили Евгения Валентиновича в последний путь на 95-м году жизни.

Очень интересным человеком был заслуженный тренер России Елиазар Львович Левин. Можно только предполагать, что значило в то время поднять ДСО «Урожай» и вывести в чемпионы Елену Петушкову…

Сама Елена Петушкова была тоже неординарной личностью.

Вообще люди того времени были необыкновенно яркими и они, как и весь конный спорт, были гораздо более популярны и востребованы, чем современные конники — к моему великому сожалению.

Наши современники – два великих мастера-наездника международного класса Михаил Владимирович Козлов, 8-кратный победитель Дерби, и Анатолий Сергеевич Козлов, 4-кратный победитель Дерби.

— Они не родственники?

— Нет, однофамильцы.

Мне довелось впервые фотографировать в 1977 году А.С. Козлова на уфимском дербисте Гиалите и в 1986 году М.В.Козлова на пермском дербисте Кипре.

Самым скромным из всех великих наездников был Анатолий Сергеевич Крейдин, он лучше всех понимал лошадь, никогда не разговаривал во время работы, и видел я его только на призовой дорожке. Буквально за несколько дней до кончины он подошел ко мне, пожал руку, как будто прощался…

Могучая личность - Владимир Иванович Фомин, мастер троечной езды Владимирской ГЗК. Он одним из первых стал возрождать традицию троечной езды, часто демонстрировал русские тройки за рубежом. В 1979 году у него была очень красивая чемпионская тройка — орловская, светло-серая, с коренником Колокольчиком.

— Могли бы вы назвать какой-нибудь особенный день, езду, лошадь, которые запомнились вам больше всего?

— Больше всего мне запомнились первые заезды, которые я снимал на Центральном московском ипподроме в 1969 году, тогда мне удалось сфотографировать тульского орловца Жара в руках М.Г.Пупко и смоленского русского рысака Чибиса в руках А.П.Крейдина. Обе лошади отличались необычайной красотой движений.

Запомнился дербист Кипр, который мог на призовой дорожке совершать резвые броски на любом участке дистанции. Удивительное чувство возникает, когда рысак летит. Его надо видеть, его надо пережить.

— Что для вас орловский рысак?

— Орловский рысак, на мой взгляд, — это символ трудолюбия и, пожалуй, вдохновения.

Во-первых, у него есть характер, в котором причудливо переплелись восток и запад. И самое главное его качество — отдатливость в работе. У него огромное сердце. Если он рожден бойцом, то будет бойцом до самого конца. Ну и конечно, они очень красивы.

Подходишь к нему, он смотрит на тебя своим ярким фиолетовым глазом и как бы спрашивает: «Ну, как ты?» Орловец привязывается к человеку как-то особенно, не так как другие лошади. Это друг человека, наездника, конюха… Кстати, больше конюха, чем наездника. Ведь задача наездника — выявить рысака, т.е. взять от него как можно больше, а задача конюха — отдать ему как можно больше.

Я очень много общался со знаменитым Пионом — и на ипподроме, и в Московском конном заводе. «Пеша» был очень общительным жеребцом, необыкновенного темперамента и души.

Сейчас меня беспокоит судьба орловского рысака. Уменьшается маточное поголовье, оно ниже критического в 2,5 раза. А государственной поддержки нет.

Потеряв орловского рысака, мы потеряем свою гордость. Ведь это одна из старейших отечественных пород.

К сожалению, в наше время всё меньше уделяется внимания не только орловцу, но и просто лошади. Мы всё больше удаляемся от природы, от обычной человеческой жизни. А лошадь нам совершенно необходима. И вовсе не изменилась её роль.

— Но ведь лошадь не играет сегодня такую роль в обороноспособности, в транспорте, промышленности, как раньше…

— Дело в том, что её нравственную роль трудно переоценить. Здоровое молодое поколение без участия лошади не вырастить, без спортивных мероприятий, без общения с природой. У нас дети вырастают с уверенностью, что булки растут на деревьях. Дети ничего не увидят и не поймут в этой жизни, если не выйдут в поле, на луг, не посмотрят в глаза лошади…